Остров без сокровищ - Страница 83

Бедный Бен Ганн… Тараканы в его голове наверняка устроили бунт, мятеж, ад и голодомор.

Хокинс, оказавшийся на краю пустой ямы, был в шоке. Не меньше был шокирован и Бен Ганн, наблюдавший за ним. Шок островитянина усугублялся непониманием: что происходит? Кто этот юноша, дьявол его раздери? На пирата ничем не похож, но тогда кто же?! Как он здесь, у ямы, очутился? И почему притащился сюда в одиночестве? Остальные что, полные бессребреники, и на сокровища им наплевать?

Джим, оклемавшись от потрясения, заметил тропу и пошагал по ней. Прямиком через долину, разделявшую Подзорную Трубу и двухглавую гору. Пошагал к пещере и золоту. Тут уж контакт стал неизбежен… Но Бен оттягивал его, сколько мог. Отступал к пещере, перебегая за деревьями, уговаривая себя: вдруг все-таки случайность, совпадение…

У подножия двухглавой горы отступать стало некуда. Бен приблизился и назревавший контакт состоялся-таки.

Последовавший разговор Хокинс передает правдиво… Но только в том, что касается реплик. Повторяется история с больным Билли Бонсом и последней беседой с ним: Джим вновь изображает из себя полного недоумка, абсолютно не понимающего, что ему говорят…

Но в разговоре, даже отредактированном, содержится крайне любопытный подтекст. Попробуем его вычленить.

Первым делом с Беном Ганном приключился натуральный словесный понос… Он говорит, говорит, говорит, мысли его скачут с предмета на предмет с легкостью необычайной.

Быстренько представившись и сообщив, что высажен на острове три года назад, Бен тут же поведал, что:

– он отчаянно тоскует по сыру, – так, что даже видит его во сне;

– мать его была благочестивой женщиной;

– и сам он был благовоспитанным мальчиком, знающим наизусть катехизис;

– игра в орлянку до добра не доводит.

А так же сообщил о своем раскаянии и духовном перерождении.

Отчасти Бена Ганна можно понять – после трех лет вынужденного молчания наконец-то можно с кем-то поговорить! Но все же едва ли Бен, выдавая на гора эту словесную шелуху, забыл два главных, два архиважнейших для него вопроса.

Что за корабль прибыл к острову?

Зачем Джим явился к тайнику Флинта?

Бен Ганн пока не спрашивает, он заливает Джима потоками слов, а сам внимательно за ним наблюдает и пытается понять: кто же, черт возьми, этот юноша?

Затем Бен пускает пробный шар: «Ведь я сделался теперь богачом!»

Джим делает вид, что ничего не понял. И в мемуаре своем пишет: «Тут я окончательно убедился, что несчастный сошел с ума в одиночестве». Да еще и Бену Ганну мимикой продемонстрировал то же самое: ну да, ну да, рассказывай…

Бен бросает еще один намек: парень, держись меня, не пожалеешь… Понимать это надо так: если что – поделимся.

Джим упорно не желает понимать намеков. И в самом деле, ну чем на этом острове поделиться-то можно? И разбогатеть тут как?

Бен слегка озадачен. Может и вправду парень случайно к яме попал? А потом увидел тропу и пошел по ней из бескорыстного любопытства? Разведать, кто на необитаемом острове этакий проспект натоптал?

Но мы в наивность Хокинса не поверим. Мы-то знаем, что он прибыл на остров за сокровищами. И прекрасно понимает, каким единственным образом здесь можно разбогатеть.

Бен, видя, что намеки не действует, спрашивает в лоб: «Не Флинта ли это корабль?»

Возможно, это случайная обмолвка. Ведь Бен Ганн прекрасно знает «Морж», корабль Флинта, и никогда не спутает его с другим. Знает и то, что Флинт умер, и новым, незнакомым отшельнику-островитянину судном разжиться никак не мог, – Ганн присутствовал при его смерти в Саванне и слышал предсмертные слова капитана. Правильнее спросить: не людей ли Флинта это корабль? – но Бен разговаривать отвык и мог невнятно сформулировать мысль.

Но может быть и такое: Бен сказал именно то, что хотел сказать. Вдруг Хокинс юнга-новобранец команды Флинта? Маловероятно, но вдруг? Тогда полезно замутить воду: «Моржа», дескать, я в глаза не видел, о смерти Флинта слыхом не слыхивал… Между прочим, этот вариант предусматривает, что Хокинс в случае положительного ответа вполне мог стать самым ближайшим кандидатом в покойники.

Как мы знаем, раскаяние и душевное перерождение Бена относилось лишь к игре в орлянку, но никак не к смертоубийствам. Свое имя, хорошо известное в экипаже Флинта, он Джиму уже назвал. И утечку этой информации к Сильверу пресек бы безжалостно.

Но Джим Хокинс тоже парень не промах. Он сразу, едва лишь Бен упомянул о том, что был высажен на остров, мысленно отметил: наказание это пиратское, применяемое к проштрафившимся членам пиратских команд. Бен Ганн – пират, к тому же как-то связанный с Флинтом, коли уж первым назвал это имя. Но как именно связан, пока не ясно…

Джим настороже, и пистолет свой держит скорее всего в руке, а не в кармане. И произносит такую фразу: «Нет, не Флинта. Флинт умер. Но раз вы хотите знать правду, вот вам правда: на корабле есть несколько старых товарищей Флинта, и для нас это большое несчастье».

Между «несколько старых товарищей Флинта» и «для нас это большое несчастье» правильнее ставить не запятую, а многоточие.

Потому что Хокинс непременно выдержал паузу. Не мог он не замолчать на пару секунд и не посмотреть на реакцию Ганна. Не мог! Нельзя открывать заведомому пирату, про которого толком ничего не известно, все карты разом.

Джим выдержал паузу. Бен Ганн за реакцией не уследил, выдал свой испуг. Да и не мог уследить, отвык следить за внешним проявлением эмоций за три-то года… Хокинс испуг отметил и прибавил: «для нас это большое несчастье».

А если бы Бен Ганн расцвел в радостной улыбке: ура, мол, кореша вернулись! – Джим бы этих слов не сказал.